Тезисы книги Быть в присутствии другого

Жан Мари Робин «Быть в присутствии другого»

О роли терапевта:

«Один старый отец на смертном одре позвал трех своих сыновей и оставил им свое имущество: семнад­цать верблюдов. Старший сын должен был получить половину, средний — одну треть, младший — одну де­вятую. И с этими словами старик испустил дух. На­следники остались в недоумении.

В конце концов, они нашли мудрого человека, который был столь же умен, сколь беден. У него был всего один верблюд. Три брата позвали его в надежде, что он поможет им решить вопрос о разделе наследства, который казался неразрешимым.

Мудрец всего лишь прибавил свое­го верблюда к семнадцати другим. После этого раз­делить имущество в соответствии с волей покойного смог бы и ребенок. Старший сын получил половину от восемнадцати верблюдов, то есть девять; средний сын треть, то есть шесть; и, наконец, младший двух, то есть одну девятую часть. Девять, шесть и два рав­но семнадцати, сколько верблюдов и было у покойно­го отца. И, таким образом, восемнадцатый верблюд, принадлежащий мудрецу, автоматически исключает­ся. Он был нужен только конкретный момент, и боль­ше в нем нет надобности».

Медард Босс приводит эту арабскую легенду, кото­рая, по его мнению, помогает представить себе роль аналитика и кладет предел тому, что он называет «вся­кой болтовней по поводу «переноса»». Без введения другого ситуация является безвыходной; без щедрос­ти этого другого, без его дара — необходимого, кото­рое быстро перестает быть необходимым, — ситуация остается в тупике. То же можно сказать о присутствии психотерапевта. То же самое происходит в ходе тера­певтической встречи.

О стыде терапевта:

Откуда для меня возникла тема стыда? Чем глуб­же я работал с личностными границами или нарцис-сическими нарушениями, тем больше этот вопрос вставал передо мной. В моей личной терапии или су-первизии я никогда не встречался с этой темой, и, ра­зумеется, для меня чувство стыда являлось большой проблемой, о чем я и не догадывался. Мой неосоз­нанный и непроработанный стыд принял форму, ко­торую и должен был принять, когда такая тема отвер­гается: я его проецировал. Я ощущал стыд, не отдавая себе в этом отчета, я пытался от него убежать тем спо­собом, что вызывал чувство стыда у другого; это был бальзам на мои старые нарцистические раны или скорее иллюзия исцеления… и это не было терапевтично в отношениях с моими пациентами.  Стыд, о котором я говорю, в гораздо большей мере имеет отношение к праву на существование, на при­знание…Я смог, таким образом, открыть, что ис­пытываю стыд всякий раз, когда я чувствую, что мне лучше быть другим, нежели самим собой.

Меня раздражает рассужде­ние Перлза о том, что терапевт якобы должен помочь клиенту «перейти от поддержки среды к самоподде­ржке». Эту мысль я и раньше и до сих пор не могу по­нять иначе как призыв к эготизму.

Все-таки — и в работе с чувством стыда мы непос­редственно с этим сталкиваемся — поддержка начи­нается с принятия и признания того, что в настоящее время присутствует в опыте на границе контакта. То есть поддержка начинается с принятия и признания того, что все есть именно таким, каким оно является, а не таким, каким я хочу, чтобы оно было.

Сессия «Я напряжен от отчаяния».

-До того, как сесть на этот стул, ты говорил о раз­ных чувствах…

Да, я не знаю, чего у меня больше — больше страха или больше чувства стыда? Не знаю.

И что это для тебя теперь ?

Я расслабился, я расслабился, я расслабился.

Это надо понимать так, что ты напряжен, ты на­пряжен, ты напряжен? (Смеется.)

Да, нет же, я не чувствую в себе напряжения!

Тогда к чему это «расслабился» ? (Смеется.)

(Тяжело вздыхая) Разные мысли в голове. Из про­шлого.

Ты хочешь сказать, что в твоей системе представле­ний то, что ты сидишь на этом стуле, является для тебя источником внутреннего напряжения, но что ты не чувс­твуешь внутреннего напряжения ?

(Сессия происходит за границей. Переводчица, вмес­то того, чтобы перевести мою фразу, машинально пов­торяет ее по-французски. Потом она спохватывается и просит меня повторить то, что я только что сказал, чтобы она смогла это перевести. Вместо того, чтобы так и поступить, я в свою очередь допускаю ошибку и начинаю сам переводить то, что я до того сказал. Об­щий смех. Потом я повторяю мою фразу по-французс­ки.)

Да, я думаю, что могу быть более или менее спо­койным. Мне захотелось с тобой работать, когда ты приехал в наш город, и я говорил об этом с моим те­рапевтом…

И ты здесь — чтобы окончить что-то, что осталось неоконченным, фрустрацию, которая осталась после первой встречи… ?

Особенно со вчерашнего дня, когда я почувствовал, что работа получается! Вчера это было более ясно, в большей мере возможно, более реалистично. И имен­но поэтому я пришел сегодня.

И ты чувствуешь желание работать с чем-то кон­кретным ?

(Молчание.) То, что крутится у меня в голове, это то, как я работал с другим терапевтом. Как сказать то, что мне нужно… Мне сорок лет, но во мне сидит ре­бенок. Мне кажется, что можно говорить о том, что я чувствую себя брошенным. Это нечто существенное во мне.

Ты чувствуешь, что тема брошенности сильно тебя волнует ? Словно тебя бросили ? Ты это мне хочешь ска­зать?

Как что-то важное, нет. Теперь, в последнее время, я не знаю, как мне с этим поступить, я не знаю, что я должен думать. Это что-то застарелое, скрытое, и в работе с терапевтом что-то такое обнаруживается…

Однако… не мог бы ты рассказать об этом чуть по­подробнее, потому что когда ты говоришь о брошеннос­ти, я не вполне понимаю, что ты имеешь в виду. Еще ты говоришь о своей работе с этим терапевтом. Но я опять же не знаю, о чем ты.

Мне кажется, я говорю о чувстве отчаяния.

Я не знаю, какая разница между отчаянием и ТВО­ИМ отчаянием. Что такое твое отчаяние?

Не знаю, есть ли разница: мое отчаяние меня не тяготит. Я нахожусь в процессе… который мне в тя­гость.

Я не понимаю.

Моего отчаяния нет.

Я не понимаю.

Его нет, потому что оно меня не тяготит. Отчаяние в общем…

А твое, какое оно? Попытайся, пожалуйста,… Не обязательно мне это объяснять, но дай мне как-то по­чувствовать, в чем состоит твое отчаяние для тебя лично.

(Молчание.) Перехватывает дыхание. Это здесь. (Сжимает голову руками.) Можно сказать, чем это не является. Это вызывает реакции, которые не понят­ны… Я вижу это в большой перспективе. (Пауза.) Это точка, которую мне очень трудно увидеть. Это там, куда я не хочу заглядывать.

Хочешь, посмотрим на это вместе?

(Молчит, глубоко дышит, словно ему не хватает воздуха, сверля меня глазами.) Зачем это?… На самом деле, да!

Я ощущаю… я получаю, с одной стороны, твои от­веты, выраженные в словах, и, с другой стороны, твои ответы без слов. Когда я задал вопрос:« Что такое твое отчаяние для тебя?», я видел, как ты смотрел в пото­лок. И ты прервал визуальный контакт со мной на дли­тельный промежуток времени. И я отдаю себе отчет, что я воспринял это, как если бы ты мне сказал: «Мое личное отчаяние заключается в том, что я не могу под­держивать связь с кем-то и я не могу находить подде­ржку в отношении с другим человеком. Мое личное от­чаяние заключается в том, чтобы ускользать, пребы­вать в своем одиночестве». И когда я тебе сказал: «Хочешь, посмотрим вместе?», после слова «вместе» ты уже больше не отрывал от меня глаз. И мне кажется, что ты был взволнован, немного… и очень быстро на­шлись слова, чтобы заглушить все это…

(Молчание.)

Что сейчас происходит, что ты сейчас чувствуешь?

(Молчание.) Я чувствую себя словно… понятым… Я думала, что… какую теоретическую штуку ты выска­зал! Но эта теоретическая штука очень… очень точ­но… Понятым… Я чувствую себя понятым. Я чувс­твую себя понятым блестяще. Не знаю, надо ли быть обязательно блестящим, чтобы быть понятым, но…

(Переводчица: «Я полагаю группа вас не слы­шит…». Робин переводчице: «Может быть, это тебе надо говорить громче?» Переводчица Робину: «А… ему?»)

Что она говорит?

Она говорит, что, может быть группа нас не слы­шит. (Переводчица переводит.) И надо постараться го­ворить громче.

(Клиент откидывается на стуле и морщится.)

Тебя это не приводит в восторг?

(Придвигается ко мне.) Нет, не приводит! (Смеясь, делает руки трубочкой и неслышно шепчет мне несколь­ко слов. Я повторяю его жест и смеюсь вместе с ним.) Я хотел поговорить с тобой, я не звал сюда тридцать че­ловек!

Ты говоришь мне о своей потребности в интимности, близости?…

(Молчание. Он напряженно на меня смотрит, про­тягивает руку и берет мою. Потом он дополняет этот жест аналогичным жестом другой руки. Некоторое время мы сидим в молчании. Он глубоко вздыхает. Мы разжимаем наши сомкнутые руки.)

Приходят ли сейчас тебе в голову какие-нибудь сло­ва?

(Молчание несколько секунд.) Спасибо. Это что-то… я что-то преодолел… но, мне кажется, смешно гово­рить об этом. Но… супер… но преодолел что? Но я ра­ботал с тобой!

Именно это кажется тебе смешным ?Яне понял, что именно тебе видится смешным ?

Я думаю, что смешно все, что бы мне ни сказа­ли, потому что я работал с тобой. Все ерунда. (Нежно трогает мою руку.) Все ерунда. Удовольствие быть с кем-то.

И это в связи с чем ?

Суметь — в кавычках — работать с тобой. Я чувс­твую, что я сейчас себе говорю: «Так, я работал с Жа­ном-Мари», и, может быть, самое важное из того, что произошло для меня, касается интимного, моего оди… моего одиночества… и моего отчаяния. (Молча­ние.)

У меня такое впечатление, что в этот момент в твоей голове происходит очень многое. Словно что-то вроде внутреннего диалога.

Да, слова, я не хочу, чтобы они выходили. Это мое личные дела, и я сам должен их решать. Мои личные дела, но я разделил их с тобой.

Но здесь ты со мной. Даже когда ты со мной у меня впечатление, что время от времени ты предпочитаешь говорить скорее с самим собой, чем со мной.

(Кивает головой.)

Это хороший способ сохранить свое одиночество!!!

Так уже давно!

Уже давно ты думаешь, что ты единственный чело­век, который может тебя понять?… И что ты единс­твенный человек, который может тебя принять ?

Я полагаю, что я, наверное, думал так в какой-то момент! И я думаю о том, что я мог сделать, когда при­шел к заключению, что лучше мне оставаться одному. И с тех пор здесь… и теперь я был внимателен к тому, что я делаю и чему хочу дать выход, чтобы поработать с психотерапевтом… Это что-то совсем другое.

И можно подумать, что в какой-то момент это было важно и, может быть, даже необходимо — быть одному, — еще и необходимо. Но, может быть, сегодня, кажется, ты говоришь мне и показываешь, что это не так необходимо?

(Кивает головой.)

Тяжело ли тебе сознаться, что твои потребности могут меняться ?

Нет, нет, нет! Нет, нет! Это происходит! Это не чис­то интеллектуально, если только не…

Это еще и телесно! Я также внимателен к словам, которые ты произносишь почти постоянно, словно ты хотел мне коказать, с какой жадностью ты ждешь контакта с миром… Чтобы в тебя вошло все, что толь­ко возможно… И это меня очень трогает.

Не кажется ли тебе, что на этом можно остано­виться… или надо еще немного продолжить? Что для тебя имеет смысл ?

Не стоит переедать. Не должно быть слишком. Спасибо!

Есть что-то чтобы ты хотел сказать в заключении ? Ты сказал: «Спасибо», — это то, что…

(Смотрит в точку на потолке позади меня. Смеясь, театрально поворачиваюсь и смотрю в ту же точку. Мы смеемся вместе.) Нет, это все. Спасибо.

Сессия «Выглядеть дурой»?

Хорошо. С чем ты сейчас?

Сердцебиение… Руки потные. Мне не хватает воздуха.

Для тебя это признаки чего ?

Что я нервничаю.

Попытайся мне объяснить, что именно делает тебя нервной?

Я ведь тебя не знаю. Я чувствую, что все на меня смотрят, и я не знаю, что сейчас произойдет.

А когда ты сталкиваешься с незнакомым человеком, с неизвестными обстоятельствами, и на тебя смотрят другие, ты испытываешь тревожность ?

Гм!

И отчего у тебя может быть тревожность?

От страха! Страшно быть смешной, не сделать что-то хорошо, не суметь показать, что я умная…

И такие ситуации у тебя случаются часто?

Да, это бывает часто. Это происходит часто.

И, стало быть, ты предпочитаешь избегать ситуа­ций такого рода ?

Я предпочитаю все делать хорошо. Если что-то у меня не выходит, я предпочитаю этого избегать. Да!

И ты полагаешь, что ты не являешься смешной, а яв­ляешься умной ?…

Да. (Смеется.) Отчасти это так

То есть это значит, что есть сторона, которую ты хочешь показать, и есть сторона, которую ты показы­вать не хочешь?

Да, это понятно! Мне иногда нравится быть клоу­ном, веселить людей, но это плохо согласуется с той частью меня, которая является «моим умом». Я ду­маю, нельзя развлекать и быть умной в одно и то же время. Смешной и серьезной.

Как ты узнала, что существует такое разделение?

Не знаю.

Потому что, очевидно, ты считаешь себя компетен­тной в том и другой ? Выступая клоуном, ты смотрела на себя немного как на дурочку?

Да. Это была моя роль. Так я была спокойна!

То есть есть и преимущества!

Да-да!

Но здесь тебе страшно быть идиоткой ?

Да.

И, значит, твой выбор состоит в том, чтобы не быть непременно спокойной!

Да-да! (Смеется.)

Я вижу, ты вздохнула с облегчением… и реагируешь эмоционально.

Да, это потому что ты позволяешь мне делать то, что я хочу.

И тебе важно иметь такое разрешение?

Да!

Это что-то необычное для тебя?

О, да… Да.

Можешь рассказать об этом поподробнее?

(Молчание.)… Нет…

Да. В моей семье я была клоуном, мне кажется.

Из того, что ты сейчас сказала, я понял, что, чтобы быть такой, какой ты хочешь быть, тебе нужно чье-то разрешение.

Да.

Интересно знать, как ты поступаешь, когда никто не дает тебе разрешения ?… Тяжелый вздох!…

Я это проглатываю.

Но ты что-то демонстрируешь.

Я нервничаю, как сегодня, но никто обычно этого не видит… Я потею… Я думаю, это чтобы справиться с этим; поэтому я и потею.

Ты нервничаешь от того, что не можешь показать себя ни в той ни в другой форме.

Да.

То есть ты прячешься ?

Да, я чувствую как будто я загнанна в угол, вынуж­дена…

Но одновременно ты утверждаешь, что чувство­вать, что тебя заставляют что-то делать, для тебя более удобно.

Должно быть! Однако это не так и удобно! Мне плохо, но я просто привыкла. Мне ничего.

То есть ты хочешь мне сказать, что ты пережива­ешь что-то вроде хронического дискомфорта, но низкой интенсивности ?

Да, я чувствую это здесь (она показывает на свой желудок).

Ты помещаешь это там ?

Да. И у меня потеют руки. Я не отдаю себе отчет, но иногда я делаю так. Я стараюсь не думать об этом. Я сижу и чувствую мой желудок.

А что именно ты чувствуешь ?

Сдавливание.

Если еще что-то в том, что происходит, что, по-твоему, тебя давит ?

Да. Ты. Это словно бы ты давишь мне пальцем на желудок. Мне это непривычно.

Как это понимать: я иду тебе на встречу или то, что я делаю, есть в какой-то мере насилие и вторжение в твои границы ?

(Молчание.) Физически у меня нет такого ощуще­ния. Ты меня давишь своими словами.

И каковы же эти мои слова ?

Ты делаешь так, что я обращаю внимание на свои ощущения…

И…?

Я отдаю себе отчет в том, что происходит, и мне это не нравится.

Стало быть, я делаю с тобой что-то такое, что тебе не нравится.

Да, мне это не нравится.

Но ты меня не останавливаешь?!

Нет, нет… Я осознаю, что я тебя не останавливаю!

Ну, и…Ямогу продолжить тебя мучить ?

А я не знаю, как тебя остановить. Я не знаю, надо ли мне встать и уйти, или что еще мне надо сделать!

То есть ты ощущаешь свое бессилие? Что не можешь ничего сделать ?

(Молчание.) Я не чувствую, что я не могу что-то сде­лать… Но я думаю, что позволяю тебе делать то, что ты хочешь. У меня есть ресурсы, чтобы тебя остано­вить. Но я тебе позволяю !

Я еще не настолько невыносим ? Я еще не настолько перешел границы ?

Да! Я еще могу терпеть.

Но если ты дойдешь до какого-то предела, ты дума­ешь, что сможешь меня остановить?

Да, но, наверное, это будет не скоро.

Меня задевает то, что ты мне сейчас говоришь, по­тому что ты мне говоришь, что я могу сделать тебе больно, даже если это совсем не то, что я хочу, но я могу сделать что-то, что причинит тебе боль, напри­мер, у тебя заболит желудок, и что ты очень терпели­ва. И что ты можешь согласиться потерпеть некоторое время из-за меня. А это мне не нравится. Мне непри­ятно знать, что я заставляю тебя мучиться.

Я не знала, что это было для тебя важно.

(Короткое молчание.) А я не знал, что это для тебя не было важно. Не мучиться.

Я привыкла. Не останавливаться, и чтобы другой человек этого не знал. И это вовсе не важно!

И это очень здорово!

Нет, это совсем не здорово! (Смеется.)

Ты видишь, что и я могу быть клоуном!

Да!

В таком случае, каким мог бы быть контакт ?…

Через руки. (Она протягивает руки. Я их не беру.) Я думаю, что без слов.

Но у меня есть только слова… Для тебя насилие, аг­рессивность — это то, что сопутствует словам. С ру­ками у тебя в большей мере связана нежность и сердеч­ность. Ты это про себя знаешь ?

Да. Это слова делают мне больно. Редко бывает, когда мне больно от ласки. Слова звучат у меня здесь. (Показывает на ухо.) Они входят здесь и проникают сюда. (Показывает на свой живот.)

(Я придвигаюсь на несколько сантиметров.) А мо­жешь ли представить себе такую жизненную ситу­ацию, когда бы слова, касающиеся тебя, не причиняли тебе боли ?

Гм!… У меня это плохо укладывается в голове.

Это для тебя немного необычно

Да! Да…

И мне кажется… Ты только что говорила о неизвес­тном как небезопасном!

(Молчание.) Это занятно, потому что тон твоего голоса и твои глаза… не делают мне плохо. Но когда ты приближаешься, это меня пугает.

То есть я могу рождать в тебе смешанные чувства: смесь ощущений безопасности и не безопасности в одно и то же время.

Да. Если я закрываю тебе рот (протягивает руку и ладонью заслоняется от меня), и вижу только твои глаза, я гораздо более спокойна!

Проблема у меня во рту. Мой рот может говорить слова!!! Так ?

(Смеется.) Да! И сблизить тебя со словами.

Ты меня просишь сохранять дистанцию?

Да!

(Яотодвигаю свой стул.) Так?Или еще дальше?

Да. (Она отодвигает свой стул на двадцать санти­метров.)

Ага! Тебе лучше самой отодвинуться, чем отодвинусь я? Ты сама всегда делаешь всю работу?

Да!!!

Я большой и самый главный, а ты ко мне приспосабли­ваешься! Ты должна себя защитить, ты должна отод­винуться, ты должна приблизиться… Ты всегда дела­ешь всю работу!

Это тяжело, но… Да!

Но я ощутил тот факт, что и для меня ты была не­знакомым человеком. И ты сама сделала шаг к тому, чтобы вступить в контакт!

Да!

Теперь, ретроспективно я могу себе представить, как для тебя это было смело!

(Смеется.) Я была не одна!

Твои родители, они здесь ?

(Смеется.)

Ты чувствовала поддержку людей, которые пришли вместе с тобой ?

Да!

Мало-помалу я что-то понимаю о тебе. Только что ты внушала о себе такое представление, что ты одинокая, закрытая, принимающая всю ответственность на себя… А теперь я узнаю, что ты способна получить поддержку!

Да. Мне было бы трудно прийти одной!

Мы остановимся, но прежде чем остановиться, от­веть мне, есть ли что-нибудь, что тебе хотелось бы мне сказать ?

Я чувствую себя дурой (громко смеется), потому что я не знаю, хорошо ли я все сделала! Но я знаю, что я решилась это сделать. И стыд — это пройдет!

Я чувствую, что мне немного грустно слышать то, что ты говоришь. В мои планы не входило дать тебе по­чувствовать себя дурой. Но в то же время… у меня сме­шанные чувства, ибо я говорю себе: если бы ты чувство­вала себя такой дурой и тебе было бы настолько стыд­но быть такой, какая ты есть… может быть, ты бы не сказала об этом и не показала этого!

Да!

Тогда… может быть, ты еще и дура.. ЕЩЕ И! Но если это так, то по крайней мере, мне кажется, ты принимаешь это гораздо лучше, чем говоришь.

(Громко смеется.) Спасибо за «дуру»!

Яне пытаюсь тебе сказать, что Я считаю тебя дурой, а говорю тебе, что, если ТЕБЕ и хочется считать себя дурой, ты ведешь себя при этом так, словно тебе с этим вполне комфортно; ты не делаешь из этого трагедии.

Да, это правда!